Я запощу кое-что...Этот рассказ не самый приятный, но психологически он лично для меня очень сильный. Потому что я понимаю этот взгляд на жизнь. В общем, советую это прочитать.
Суть в том, что этот рассказ написан в виде исповеди молодого человека перед самоубийством.
Часть 1
Гарри Беар
"ИСПОВЕДЬ МОЛОДОГО ЧЕЛОВЕКА"
О Т К Р О В Е Н И Е 1.
Глупо писать исповеди! Еще глупее их читать... Человек как порядочная
скотина, только одна и вредящая всему живому, наврет на себя, выставит свои
пакости в лучшем виде, а другие /всякая мразь и мерзость/ и рады ему верить!
Лю-юди, чело-о-овеки... Я вообще ненавижу людей - сволочи они, все до одного.
И вы /все вы/, если читаете сейчас мою исповедь, тоже сволочи... И плевать я
на вас хотел, на всех. Тьфу!
Зачем я тогда пишу, спросите? А что мне остается?! Дошел до этого, до
точки своего отсчета... Скажете, начитался Достоевского там, Мамлеева или Ка-
станеду /мистик вшивый!/, вот крыша-то и съехала. Возомнил себя чорт знает
кем! А вот и нет, крысы дотошные, сморчки толстобрюхие. Ха-ха!!! Я просто пи-
шу, для себя пишу, тем и прикроюсь от вашей насмешки и вашего невнимания...
Может, впрочем, хотя б одна живая душа, не испорченная, посочув... Нет! Что
говорить - не для издания пишу, для себя! Все равно не поймете, извратите
все, изгадите, под себя подведете. Плевать... Для себя пишу и для уточнения
своего положения. Пора приступать, однако. Точка.
Я смутно помню, как оказался в этом большом городе. Жизнь моя, довольно
пресная прежде, поначалу обрела здесь свой "особенный" здравый смысл. Я по-
ступил на исторический факультет Университета, стал с энтузиазмом ходить на
лекции, с жаром кинулся в философию. Точно не знаю, почему я выбрал именно
этот вуз и именно это город... Вероятно, просто спасался от скучной жизни в
скучном сером городке в 40 верстах от Билибинска. Спасался от скуки, беспер-
спективы и одиночества... Но я знал /знал!/, что и здесь не избавлюсь от них.
Просто сменю место пребывания... Впрочем, там стало совсем невыносимо. Кста-
ти, надо представиться /авось кто-то уж читает это и матерится про себя!/:
К Е Р О Л Ь - мое подлинное имя, фамилию называть не буду. Имя весьма стран-
ное - родители постарались! Точнее, папаша: увлекался чехом Гашеком, сукин
кот, вот и назвал меня в честь кого-то там. В школе и во дворе надо мной,яс-
ное дело, потешались как могли. Дети не прощают другому чего-то загадочного
и непонятного... Я ,однако, привык к своему чудному имени, как собака к клич-
ке, и любил его произносить вслух. Ке-роль! с ударением на первом слоге; но
Ке-роль, если ударить на втором. Кероль-Кароль-король... Вот оно что! И это
уже мне нравилось. Потом я прочитал какую-то нелепую книжку про скучную дев-
чонку, попавшую в зазеркальный мир, и имя автора этой книжки тоже было похо-
же на мое - Кэроль... кажется, Луис Кэроль. Впрочем, к черту! Имя как имя -
кому какое свинячее дело!
Я никогда не знал подлинной удачи ни в дружбе, ни в любви, ни в жизни.
Я хотел угодить другим детям, они за это называли меня подлипалой, я начинал
оскорблять их - они больно били меня всем скопом, зажав между гаражами во
дворе нашего старенького трехэтажного дома. Было не больно - они толкались и
только мешали друг дружке, но я испугался этой расправы, испугался на всю
жизнь. И с тех пор я стал избегать прямых конфликтов... Я помню, подружился
лет в 12 с одной девочкой, она жила в соседнем дворе, училась, правда, в дру-
гой школе и была годом старше меня. Мы с ней дружили пару месяцев, часто убе-
гали со двора на озеро и гуляли по берегу; она рассказывала мне про своих
"подлых" подружек, вечно пьющего отца и его веселых друзей, иногда щипавших
ее за заднее место. Еще болтала про какого-то пацана, которого она бросила,
потому что он оказался "козлом". Я больше молчал, чувствовал рядом с ней не-
обыкновенное волнение и старался крепче сжать ее теплую ладошку и случайно
коснуться щеки, когда мы сидели совсем близко. Она уже покуривала, а один раз
я даже четко почувствовал, что от нее тянет спиртным... Я очень хотел ей
понравиться, рассказывал о своих геройских планах на будущее и убеждал сде-
латься моей верной подругой. Она /кажется, Светка?/ лишь улыбалась и иногда
чмокала меня в щеку; у нее были пухлые красные губы, а вкус поцелуя был терп-
ко соленым. Потом пацан к ней вернулся /это был крепкий и борзый паренек, ко-
торый иногда наведывался к нам во двор и которого я ужасно боялся/, и эта
с у ч к а /иного слова и не подобрать/ вдруг перестала меня замечать и почти
не здоровалась. Я ужасно переживал, хотел с ней объясниться, но...
Через полгода они переехали в другую часть города, на поселок, и мои
страдания утихли сами собой. О как я возненавидел ее тогда, каких страшных
страданий для нее я желал! И когда ,уже спустя пару лет, мы снова случайно
встретились с ней на школьной дискотеке, я даже к ней не подошел, хотя она
меня узнала и старательно махала мне рукой... Пошла она!
Даже настоящего друга в детстве у меня не было, пожалуй, да - не было!
Были одноклассники, с которыми я общался чаще, чем с другими, был один паре-
нек со двора - несчастный хромой калека, над которым все мои сверстники безу-
держно смеялись и который стоил дороже их всех, был сосед по подъезду Санек,
старший меня двумя годами - вот, пожалуй, и все..."Я хотел любить весь мир"-
да-да! Именно так, как Печорин, я выучился этот мир ненавидеть. Но ненависть
не приносит облегчения, вот беда. А потом... Я один из тех, кто всегда чего-
то ждет и на что-то надеется. Только, увы, не на себя! А чего ждать? Ведь я
точно знаю, что никому не интересен, что и при жизни никто меня не замечает,
а после смерти и вовсе не вспомнят. Нет, не вспомнят, хоть ты колесом пред
ними пройдись! Некоторые уроды думают, что вот ,дескать, при жизни не любят,
а вот как помру я - плакать начнут, цветов натащат, улицу, на которой жил, в
честь меня назовут... Ах, дебилы. Да нет же, нет - никто никому в этой жизни
не нужен! Кроме нужных людей и подхалимов; их-то как раз и ценят. Людям нра-
вится, когда пред ними унижаются, когда можно сказать - он еще гаже, чем я!
Так ведь? А я не похож на таких людей... Может, я не человек?
Весь ужас моего положения в том, что не могу с собой ничего поделать -
будто инвалид какой-то. При здоровом теле и в здравом уме... Другой уж давно
нашел бы себе занятие, деньги б зарабатывал, мотоцикл купил или машинешку
подержанную, девку бы завел себе для "поддержания сексуального здоровья", а
я вот... Лежу и книжки почитываю. Простые люди, не забивающие себе голову
такими мыслями, - самые счастливые люди, я уверен! Хотя и с животным уклоном,
но счастливые люди. Поработали, заработали, потратили, купили, детей напло-
дили - вот жизнь! У меня уж человек десять одноклассников окольцевались, на-
шли "спутниц по жизни", сукины дети. Все теперь спрашивают, когда мой черед?
А я смеюсь, им, соплякам, и невдомек, что я совсем не такой, что меня от их
жизни тошнит, блевать тянет. Быть таким, как они, и вовсе не быть - для меня
одинаково. Но если я не человек, то кто тогда?! Ведь не ангел же, с земли
воспаривший? Нет же. Но и не бес - точно знаю... Потому что всегда искренне
желал людям добра, непонятно почему. Делал добро сам, от лени, но делал! Мо-
жет, Господь нарочно в мир таких, как я, запускает - чтобы людям веселее
жилось на свете. Впрочем, не знаю... насчет веры-то у меня большие сомнения,
если честно. Нас ведь по-другому воспитывали. "К добру и злу постыдно рав-
нодушны..." - это обо мне и моих сверстниках, что уж говорить. И это не ри-
совка, это правда - такая же горькая, как водка.
Если кто эту исповедь прочтет, то непременно скажет:"Ну и самолюбие
у этого сукиного сына, ну и претензия у недотепы!". Непременно в этих сло-
вах скажет, чтоб обидней задеть. У нас ведь любят самовыражаться, других
задевая... Но мне плевать, для себя ведь пишу. Тьфу, кажется, повторяюсь!
Главное - высказаться, душу отвести. Вот Плутарх или Светоний тоже писали
о Цезаре там или Помпее, об истории человеческой, и я пишу. О себе, правда.
Ну, а что поделать... Я вообще ничего скрывать не буду, все опишу - даже
те гнусности, что в моей жизни были, те поступки, за которые и теперь...
Да что там! А людишки-то обычно, совершив гнусность, либо замалчивают ее,
либо норовят приукрасить до добродетели. А мне совесть не позволяет такое
сделать, или нет - не совесть, что-то другое. Привычка что ли, гордость,
презрение? Точно не скажу... Вот и рассвет на улице - в сентябре рано све-
тает, лучше декабрь. Надо быстрей спать, в восемь - на занятия, лучше не
опаздывать. Отложу на потом.
М И А З М Ы:
1. Если возле тебя нет близких людей, ужаснись!
2. Кто бы ты ни был, ты - художник, ибо ты творишь себя!
3. Верь только себе, больше-то все равно некому!
О Т К Р О В Е Н И Е 2.
Как мое детство прошло в серых буднях, так и моя юность в Билибинске
склыдавалась не вполне удачно. И здесь я не нашел себе ни друзей, ни подруг,
ни одного близкого челдовека... Преподаватели в вузе мне быстро надоели: то-
лько двое из них по-настоящему знали свой предмет, остальные вполне могли
бы работать в другом месте - на стройке, в какой-нибудь нехитрой конторе
или,в лучшем случае, в школе. Университет был относительно недавно открыт, и
преподавателей собрали, как любит говорить наш декан Титоренко /жирномордая,
продажная душонка/, "с миру по нитке" и чуть ли не с улицы. Они читали нам
скучные лекции, списанные ими из скучных серых книг, и с важным видом рассуж-
дали о вещах, в которых ровным счетом ничего не понимали. Особенно вредными
поначалу были две бабенки - тощая и противная Авдотья Николаевна Крысикова,
сорокалетняя незамужняя курва, вела у нас "Историю религий", и Ирина Семено-
вна /фамилию забыл/, тоже незамужняя, с толстой задницей и круглым прыщева-
тым лицом, вела на первом курсе практики по "Истории Партии". Обе ни черта в
своем деле не смыслили, но апломбом отличались необычайным, особенно Иришка
зверствовала: завалила на первом зачете чуть ли не полгруппы. Их я смог вы-
терпеть только полгода, потом стал прогуливать и кое-как сдал Крысиковой эк-
замен летом. О декане у нас всегда говорили, что он "берет", и некоторые мои
сокурсники не скрывали, что поступили сюда благодаря именно этому обстоятель-
ству. Как преподаватель он тоже был бездарен, но любил порассуждать об рус-
ской истории в общем; иногда получалось довольно забавно... Хорош, пожалуй,
был лишь специалист по зарубежной истории Борис Епштейн, его чудные лекции
заставляли на время позабыть об убогой обстановке нашего "университета", рас-
полагавшегося в бывшем здании школы, серой обстановке общаги, где я жил, и
тупомордых моих сокурсниках, не смысливших ничего ни в истории, ни в жизни.
Другой толковый преподаватель Юрий Наумович Бирюков вел у нас философию, он
был помоложе других преподов и казался таким жизнерадостным, что поневоле
заинтересовывал студентов, а более всего - студенток. С одной девицей с 3-го
курса у него, как говорили "знающие", были чересчур серьезные отношения, но
так это было или нет, мне теперь уже трудно судить, да и незачем. Философия
меня интересовала и до поступления, а тут - тем более. Я стал писать курсо-
вую у Бирюкова, но он, мне так показалось, отнесся к моему энтузиазму с ка-
кой-то ленцой и не торопился восхищаться моими научными изысканиями. На вто-
ром курсе наши отношения и вовсе разладились, по причине... Да ну - напле-
вать на это! В общем, Юра Бирюков в итоге тоже оказался порядочной скотиной,
как это ни печально сознавать.
О сокурсниках моих и сокурсницах ничего хорошего сказать не могу; это бы-
ло сборище на редкость примитивных и некомпетентных людишек. Парни были в ос-
новном после армии, где они успешно научились жрать водку и получать на орехи
от старших по званию. Их разговоры о прошлой жизни были настолько тупы и не-
интересны, что я скоро стал избегать их общества, что они, конечно же, заме-
тили. Было несколько мальчишек, как и я, после школы и почти все "местные",
но никто из них не стал моим другом... Почему? Трудно сказать однозначно;
может, я был этому главной причиной, может, они не желали сходиться с парниш-
кой из шахтерского городка-спутника. Были,впрочем, и девушки: штучек двадцать
или двадцать пять, ничуть не меньше, но о них говорить не буду - скучно и про-
тивно! Все эти люди были, за редким исключением, заурядными серыми создания-
ми, некоторые же - отъявленными тупицами. Меня они почти не воспринимали, и
я платил им той же монетой. Полгода я еще пытался сойтись с ними, участвовал
в дружеских пирушках и каких-то самодельных театральных постановках нашей
старосты Лины Наумовой, считавшей себя чуть ли не Чеховым в юбке... Она мне
просто нравилась тогда, что врать-то, в своей серой блузке, синей короткой
юбчонке и с неизменной сигаретой в левой руке. Лина поступала в Москву, в Щу-
кинское, не прошла по конкурсу и очутилась здесь. Она была в меру умна, иро-
нична, довольно мила и ужасно расчетлива... Я не был героем ее романа, она
мне сразу дала это почувствовать. Я сходил на пару репетиций, но не преуспел
и здесь...Потом все это - и пьянки, и спектакли, и глупая холодность Линки -
мне надоело /лучше сказать - обрыдло!/ и я тихо отошел в сторону. Знаете,
лучше всегда постоять в стороне, если ты еще не уверен, что попал, куда надо.
Еще у меня завязались было отношения с Витей Кафтановым, тоже историком
из другой группы, мы сошлись с ним на почве презрения к другим убогим со-
курсникам и на увлечении Достоевским и Ницше. Витек был местный, пользовал-
ся дома относительной свободой и был не дурак развлечься... Мы за пару меся-
цев знакомства обошли с ним едва ли не все известные ему в городе "злачные
места", пару раз "зависли" в пединститутской общаге, где у него были друзья,
и один раз едва не "сняли" двух симпатичных девчушек на остановке у Теплоин-
ститута часов в 12 ночи. Вести было куда, но в последний момент девицы чего-
то испугались и не поехали с нами... А потом... потом Витек подло слинял в
армию на два года, и я остался совсем один. Через месяц получил от него па-
ру писем, кажется, ответил на одно. На этом наша дружба и кончилась...
Книги я читал всегда в большом количестве, но здесь несколько охладел
к ним. Ведь я мог бы читать и в родном поселке, никуда из него не выезжая.
Поэтому через полгода единственным моим развлечением стали кинотеатры, тут
их пруд пруди... Я покупал билеты на три разных сеанса в трех кинотеатрах,
и мой день был занят! Билеты тогда стоили недорого; денег, которые мне дава-
ли на жизнь родители /плюс стипендия/, мне вполне хватало. Перескакивая из
одного театра в другой, я переставал замечать течение времени. Жизнь моя про-
текала от одного фильма до другого... Это я особо хотел бы подчеркнуть! Я
был всеяден и смотрел все подряд: детективы, Феллини, мелодрамы, Пазолини,
боевики, Тарковский, ужастики, Бергман, а еще какая-то перестроечная бредя-
тина с банальными сюжетами и новыми актеришками, продувными бестиями с мел-
кими чертами плоских лиц. В стране гремела перестройка, стали появляться и
"эротические" фильмы, которые потихоньку показывали в заштатных кинотеатрах
при огромном стечении молодого поколения. Фильмы все были разные, больше мне
импони овал Феллини и Тарковский, эти ленты я мог смотреть по нескольку раз.
Я смотрел их в невероятном количестве, я жил их сюжетами... Переходя из од-
ного здания в другое, я воображал себя героями этих фильмов, я подражал их
героям, я домысливал сюжеты и менял концовки фильмов. Вся моя жизнь быстро
превратилась в одно сплошное кино. А после всего этого наступала такая ску-
ка, что я готов был... впрочем, нет, тогда еще нет.
Суть моей жизни вне фильмов - лежание на кровати в моей комнате общаги.
Я приходил с занятий, бросал учебники и конспекты на стул, быстро обедал,
если не успевал поесть в столовой, и валился на кровать. Я мог лежать три,
четыре, шесть часов не вставая. Иногда меня начинало тошнить от лежания, я
вставал, делал зарядку и опять валился на кровать. Я читал или делал вид,
что читаю, я грезил с открытыми глазами, я слушал жизнь за стеной своей ком-
наты... С соседом мне повезло, Сашок, хотя и был не местный, по большей час-
ти жил у какой-то бабы на Северке, но на всякий случай сохранял за собой ме-
сто в общаге. Был он довольно примитивный и скучный субъект, учился на курс
старше меня и был тремя годами старше. Мы так редко виделись с ним, что, вст-
ретив как-то Сашка в университете, я прошел мимо, просто не заметив его. Он,
впрочем, не страдал особой чувствительностью... Таким образом, лежать мне
мешали только фильмы и занятия в вузе, но в воскресенье не было и их. Домой
я ездил каждую неделю только в первые полгода, потом стал бывать там раз в
две недели, а с середины второго курса и вовсе - раз в два-три месяца, по
необходимости. Родители мои - милые люди, но ужасно ограниченные; их жужжа-
ние и распросы так меня доставали, что... Однако, я отвлекся.
Выспавшись за день, ночью я ,естественно, заснуть не мог. Я вставал и
бессмысленно шатался по комнате в надежде чего-то добиться, я принимал снот-
ворное, но быстро привыкал к нему и снова мучался. Бессонница! о, как это
мне до боли знакомо... Иногда я наспех одевался и шел на улицу, но удавалось
это не всегда, особенно, если у входной двери дежурила какая-нибудь тетя Ма-
ша, запиравшая ее на замок и исчезавшая на полчаса или больше в свою каморку
пить чай с бубликом. Тогда я слонялся по коридорам общаги и курил. Курил до
отупения и отключки... Алкоголь я почти не употреблял, водка вызывает у ме-
ня сильную головную боль, а местное вино - почти всегда рвоту. Под утро я
засыпал, а потом - занятия, скучная жизнь, и все начиналось сызнова.
За стенкой комнаты жили "лю-юди", которые вели вполне нормальную, то
есть привычную для большинства, жизнь. Это были два противных гнуса - один
тонкий и хилый второкурсник Борян, другой - здоровый мордоворот третьекурс-
ник Славян. Они учились абы как, часто пировали, хохотали и орали что-то
друг другу во всю глотку... Иногда они приводили женщин, таких же противных,
как и сами. Женщины тоже пили, орали и оставались на ночь. Иногда Славян,
широко улыбаясь заходил ко мне и приглашал принять участие в их очередной
пирушке, но я всегда сухо отказывался, зная, что потом он попросит за это
мою комнату на время. Мы с трудом терпели друг друга. Я понимал, что мой
скрытый образ жизни им тоже очень не нравится. Нам приходилось терпеть друг
друга, выбора не было. Еще у них был телевизор, взятый когда-то на прокат,
а потом тихо присвоенный. Иногда вечером или ночью они врубали его на полную
громкость, хотя прекрасно знали, что это мне мешает. Я стучал кулаком в
стену, но они /Борян, я знаю/ нарочно усиливали громкость; нужно было выйти
и убить этих тварей, но я не мог... точнее, не решался. Они были старше и
сильнее, их было двое, а я один, всегда один. Впрочем, часто их телевизор ло-
мался, деньги заканчивались, и в нашем блоке наступала мертвая тишина. И
что было хуже? Сейчас уже точно не отвечу.
Единственный человек, иногда навещавший меня в комнате, был полный мо-
лодой парень с круглым и вечно обветренным лицом; его звали... Впрочем, не-
важно как. Парень этот учился на филфаке курсом старше и жил двумя этажами
ниже меня. Знакомый /пусть так!/ мне поначалу очень нравился, он был неглуп,
начитан и любил иронизировать над нашими общими преподавателями /у них вели
тоже Титоренко, Крысикова и немного Епштейн/. Он ходил ко мне "делиться мы-
слями", мы иногда могли проболтать с ним до двух-трех ночи. Его кредо было:
"Пусть мне хуже будет", так во всяком случае он говорил. Он много читал -
разных немцев, Платона, Владимира Соловьева - и после пересказывал мне прочи-
танное. Он иронизировал над моими соседями, говоря, что они живут "исключи-
тельно животной жизнью", он говорил, что я выше по развитию многих своих
сокурсников и не только их. Он иногда просил в долг, но обычно отдавал день-
ги... Потом я его раскусил - это же банальный стьюдент с претензией на обра-
зованность, пустое место с налетом чужих мыслей, подхалимчик и плут. Зна-
комый часто приходил ко мне голодным и спрашивал чаю и еще чего-нибудь поже-
вать. Я терпел и делился теми скудными запасами, что у меня были. Даже раз
открыл тушенку и пожарил для него картошку; он все сожрал и почти сразу же
откланялся. Мне ведь не жалко, но почему-то к себе он меня никогда не приг-
лашал, а если я сам заходил, начинал вдруг дико куда-то торопиться. В общем,
Знакомый ходил ко мне не только и не столько "делиться мыслями", но и по-
жрать! Это мне скоро стало ясно, и я сказал ему об этом. Он что-то стал наг-
ло врать, оправдываться, а потом визиты его стали реже и реже, пока... Да и
чорт с ним, Обветренным Рылом, больно мне надо.
...Еще я люблю представлять себя персонажем прочитанных книг или филь-
мов. Может, это у всех так, а не у одного меня, но... Я часто настолько вжи-
вался в придуманный образ, что выйти из него не мог несколько дней или даже
месяц. Жил чужим духом и думал чужими мыслями... Это опасно! Если предста-
вишь себя Юлием Цезарем или Марием, да начнешь говорить, как они, то могут
убить. Я не шучу - за благородство могут убить запросто. Лучше играть какую-
нибудь сволочь, люди и не заметят, что это лишь маска... Я играл и благород-
ных рыцарей, и комиссаров, и Ришелье, и Сталина, и Наполеона... Однажды чуть
не пострадал из-за этого, столкнувшись вечером с шайкой подростков. Вовремя
смылся, что там говорить! Играть нужно дома или на сцене, но не в жизни, а
то можно и заиграться.
Однажды Знакомый принес мне "Бесов" Достоевского; сначала я не хотел
читать - скучно показалось, но потом... Роман меня так увлек, что я с полго-
да только и жил им. Я был то Николаем Красавцем, Иваном Царевичем, то Петру-
шей Подлым, то Иваном Человекобогом, то еще кем-то... Когда я дошел до роли
Лебядкина, я понял, что надо остановиться. Наблюдательная Линка заметила,
что я сыплю репликами из Достоевского; она даже спросила, не записался ли я
в артисты местного театрика, попасть в который она только и мечтала. Я ей
такое сказал, что у нее челюсть отпала. Что она понимает, курсистка недоде-
ланная? Дурочка, и все тут.
Не знаю, правда или нет, но... Вся моя жизнь - это какой-то затянувший-
ся фильм. Даже оставаясь один, я ломаю комедию перед самим собой. Зачем? По-
тому что я свой лучший и благодарнейший зритель, вот. Я никогда не мечтал об
артистической карьере, я чувствовал, что там мне придется играть чужие, навя-
занные мне роли. А здесь я свободен в выборе, я свободен в игре... И еще -
я никогда бы не смог играть для собственной выгоды, не знаю почему. Хотя в
девятнадцать лет не очень-то знаешь, что будет с тобой в 25! Может, все еще
наладится... Даст Бог.
М И А З М Ы:
1. Когда тебе очень скучно, не пытайся с этим покончить; ты рискуешь не
скучать больше никогда!
2. Если у тебя завелся приятель, узнай, что ему в действительности нужно, и
постарайся от него избавиться.
3. Жизнь наша проиграна нами до рождения. Важно сыграть красиво!
П Р И М Е Ч А Н И Е ИЗДАТЕЛЯ.
Мы считаем своим долгом сказать несколько слов о стиле "Исповеди" г-на
Кероля NN. Несмотря на все старания выглядеть оригинально и чуть ли не тра-
гично, размышления нашего студента весьма и весьма банальны. Они привычны для
любого молодого человека, не нашедшего пока своего места в жизни, не опреде-
лившего четко свой жизненный путь. Заметны и стилистические огрехи нашего не-
счастного "исповедальца", которые мы нарочно решили не поправлять. Еще раз
напоминаем, что публикация осуществляется нами из добрых христианских побуж-
дений, чтобы установить личность погибшего.
Взято с проза.ру
Я запощу кое-что...Этот рассказ не самый приятный, но психологически он лично для меня очень сильный. Потому что я понимаю этот взгляд на жизнь. В общем, советую это прочитать.
Суть в том, что этот рассказ написан в виде исповеди молодого человека перед самоубийством.
Часть 1
Суть в том, что этот рассказ написан в виде исповеди молодого человека перед самоубийством.
Часть 1